Бурые Маслянистые Пятна - Страница 15

На следующее утро все листовки настойчиво призывали к рытью колодцев. Оказалось, что его бессвязные ночные выкрики были тщательно зафиксированы и теперь стали достоянием рядовых пихармистов. В тот же день его сделали руководителем программы пихармизма, а Коно-Тея за особые заслуги перед профилакторием назначили его секретарем.

– Созывайте на завтра актив профилактория, будем пускать систему колодцев, – сказал Просперо Коно-Тею и побрел к себе в барак. Ему надо было приготовить торжественную речь.

Глава 7

Словно от взмахов крыльев невидимых птиц, в лицо ударил поток свежего воздуха, подул ветер, и каменные, как казалось издалека, нагромождения, закрывавшие горизонт, как будто зашевелились.

Сумеречный свет, наводящие тоску завывания ветра – мрачная картина. Однако, душа Муута преисполнилась радости.

– Черт меня подери, если это не те самые холмы! – закричал он.

Еще день ходу – и можно будет перебраться на ту сторону, еще день ходу – и конец этому кошмару, день ходу – и поскорее все забыть.

Фортуна, казалось, наконец-то улыбнулась ему. То ли радость добавила сил, то ли сумерки давали неверное представление о расстоянии, только к холмам Муут подошел уже через несколько часов. Была глубокая ночь, луна освещала все вокруг ровным, слабым светом, и взгляду Муута открылась поразительная картина.

Холмы, поросшие мелкой травой ядовито -зеленого цвета, похожей на щетину, были как будто кем-то аккуратно расставлены – на протяжении многих километров, ровные, похожие друг на друга, выстроились они в несколько рядов, словно фигуры для какой-то неведомой игры. Впрочем, если присмотреться повнимательней, можно было заметить, что и формой и размерами каждый холм чем-то отличался от соседнего. По ту сторону бугристой фаланги ничего не было видно. Но слышно было – оттуда раздавался ровный, негромкий шум.

Наверное, пчелы, подумал Муут. Но сколько же их должно быть? Страшно подумать.

Он стоял неподалеку от непонятного и потому казавшегося враждебным нагромождения возвышенностей (может, это захоронения?) и размышлял – куда же теперь идти? Можно было попробовать пройти между буграми – представлялось, что это не так и трудно, но при сильных порывах ветра зеленое покрывало холмов и в самом деле пошевеливалось – по нему, как по воде, пробегали еле заметные волны, и Муут решил не спешить – мысль о зыбучих холмах очень быстро гасила в нем энтузиазм. Тем более, что справа, примерно в часе ходьбы, виднелись какие-то постройки.

Отдохнув, Муут направился к ним. Когда он добрался до места, уже светало. У подножья одного из холмов расположились три небольших дома. Впрочем, дома – слишком громко сказано. Скорее сараи. Заметив движение в окнах одного из них, Муут решил притаиться и выждать. Вскоре отворилась дверь, во двор вышел сутулый мужчина, постояв минут двадцать неподвижно, глядя в одну точку, он, наконец, сдвинулся с места, не спеша подошел к ближайшему сараю, вошел внутрь. Не прошло и пяти минут, как он вышел оттуда, таща за собой какое-то странное приспособление. Постояв на месте еще некоторое время, человек взвалил на плечи то, что вытащил из сарая и, тяжело ступая, отправился за ограду. Муут смог его хорошенько рассмотреть: длинные, нечесанные волосы, борода, закрывающая почти все лицо, до немыслимого убогая одежда. Но больше всего поразило Муута выражение неизбывной печали, исходившее от этого человека.

Отойдя метров на сто, человек привязался ремнями к приспособлению, взялся за ручки и принялся, как догадался Муут, вспахивать землю. Шаг за шагом, ступая тяжело и медленно, он двигался вперед. Муут вспомнил старика, как они вдвоем тянули лямку, и ему стало невыносимо жаль этого незнакомого человека.

Он вышел из укрытия и подошел к землепашцу. Тот встрепенулся, поглядел на Муута диким и в то же самое время испуганным взглядом. Муут широко улыбнулся, протянул руку. У Муута, как наверное и у любого другого человека, бывали минуты, когда казалось, что очень многое из происходящего с ним, с другими людьми уже случалось однажды, и он это помнит особенной, что ли, памятью. Но сейчас, глядя на этого затравленного, одичавшего человека, он ясно и совершенно отчетливо понял, что где-то они уже встречались, что он действительно уже видел когда-то этого человека. Видимо, что-то во взгляде остается без изменения, человек стареет, становится совсем другим, но, заглянув в глаза, можно очень многое вспомнить. И Муут вспомнил – ну, конечно же, Доминико!

– Боже мой, Доминико! – закричал Муут.

Землепашец как-то съежился и испугался. Лишь через полчаса Мууту удалось расшевелить дремучее сознание Доминико, тот как будто немного отошел и на ломанном языке поведал Мууту свою историю.

История Доминико, как можно было догадаться, во многом походила на злоключения самого Муута. Та же дорога, потом заблудился, потом провал в памяти, а потом – Доминико усмехнулся – "новая жизнь". Сначала он тоже был не один, но потом община начала редеть – некоторые умирали, некоторые пропадали неизвестно куда, а года два, а может три назад, умерла его, как бы сказать, жена, что ли, и он стал жить один. Пробовал ли уйти? Пробовал, конечно, пробовал. А год назад, – тут Доминико понизил голос, – он, как будто даже нашел выход. Но там одному не пройти, потому и вернулся. Все же родной дом, прожил здесь лет пять, наверное… – Доминико вздохнул и снова его лицо наполнилось грустью.

– А я ведь стал философом. Настоящим философом.

Лицо его приобрело странную в этих краях сосредоточенность, а губы сами собой зашептали: